Конь Эташа

Смотрю, что у меня есть синего. Негусто, братцы. Синего неба нет у меня. Есть синий Карсавин и синий-пресиний Вячеслав Иванов брюссельского издания, синий Хомяков и синий Исаак Сирин, синие чешские бокалы, из которых пью коньяк, синий сервант и синий Фонарь, синие чётки из Урануполи и летние, небесного цвета шорты с надписью Maine. А еще синие пиалы с райскими садами. И сурово-голубая тарелка из Киото с горой, покрытой цветами. Полустертый синий цвет «Рождества» Джотто и самаркандская плинфа,  которую окунули шестьсот лет назад в жидкую небесную глазурь.

Помню, в детстве была у меня гэдээровская настольная игра, типа Олимпийских игр, но со скачками и разными авто- и мотогонками. Там был мой любимый синий конь. И вот что замечено: синий конь очень редко побеждал, в отличие от синего велосипедиста,  голубой фишки и синего планера. А синий мотоциклист так вообще был абсолютным лидером: бери его, и победа обеспечена.

И только в сорок лет я узнал, что это конь Эташа из Ригведы.  Быстрый, бело-золото-пёстрый конь-и-всадник, сраажающийся за солнце. Только он совсем не синий.

 

Царь-Живописец и другие стихи

читаю свои стихи 30.12.13

Уходящие в ночь

Читаю свои стихи 30.12.13

Хорос

Teach us to stand still
(T.S.Eliot)

Этот хорос привешен не зря, изреченья
забраны в северные круги,
и летит на крылатом колесе Илия,
Моисей сандалью спокойно стряхивает с ноги:
он един со струящим пламя кустом,
листья вошли в него,
а Даниил кудрявый руки воздел,
и львы лижут его естество.
Лишь один рисунок со звездой и быком
никому не отдам.
Я стою себе смирно, обнимая тебя,
не готовый ни к таянью Тютчева, ни к ладожским льдам.

Новый год

Новый год ушел в сентябрь, сатурналиям конец

столп теперь – гробница года, а двуликий Янус слеп

столп теперь – граница года, Провиденье в небесах

воплотилось в  Симеоне, отстоялось на весах

в обе стороны больше не открыт мгновенный день

время будет как отрезок: вот начало, вот конец

время больше не пропляшет ни спиралью, ни кругом

лишь лучом из нижней альфы до омеги пробежит

а к столпу коней привяжут, бесноватых без числа

занесут в твою ограду – и привесят до зела

амфоры с вином-елеем, амулеты, лазурит

(этим варварам иначе не расскажешь ни о ком!)

не подвижутся вовеки – императоров налог

принесут они исправно, да и стрелы на порог

исцелятся в той же мере, что последние дела

будут горше, ярче первых – где же феникса зола?

Прорастает в манускриптах… Белый, красный монастырь

глубже нас в пески уходят, чтоб элур не впился в дверь.

Между тем по льдам вандалы переходят через Рейн

с тридцать первого на первый день седого января.

Неожиданно вздохнула обнаженная земля,

заходила караваем, как верблюжии горбы,

покачнулись как на море и столицы, и столпы,

и, спиралью приближаясь, снова ринулась звезда

к кипарису, кедру, ели, и в пещерку, где зима

вдруг Младенца стала миром

Сквозь прозрачную крышу

Сквозь прозрачную крышку видны созведия, их движение, петли,  игра,

сквозь прореху в кровле – хлеб да соль, молоко и свет.

Вверх подбросив  алембик, похожий на глаз орла,

мирром зальешь этот мир, а звезда в ответ –

 

прогорит пастухом, поклонится волком, елью пронзит

щекотливые пальцы и тонкий младенцев лоб

и окутает тонкой сетью созвездье Рыб,

вифлеемцам укажет идти в огонь, а царям постелит сугроб,

 

год сгодится лишь тем, кто баюкать тебя хотел,

всколыхнулась трава морская, табунам – возвращаться вброд

по шальным пескам да в Египет, а луч меж пилонов бежит, пострел –

в город Солнца ворвался последний солнцеворот.

 

 

Читаю „Подвижный дом“, начало

Виктор Качалин. Подвижный дом

Читаю „Подвижный дом“

Виктор Качалин. Подвижный дом

Сон святой Варвары

Приходи, сверкающая от испуга –

чужеземка, Варвара твое прозванье,

настоящее имя твое написано в сердце луга

 

приходи в эту башню, в Мое изгнанье

зеркала, нацеленные друг в друга

затевают в тихой ночи восстанье

 

не смотрись ни в одно и пройди между ними

на рассвете птицы станут иными

Прикоснусь твоих уст и вдохну познанье

 

А когда тебя поведут по граду

по гвоздям, по шипящим улицам света

я тебе последнюю дам отраду

 

будешь ты невидима, неодета

из твоих следов на кровавом пороге бани

побежит родник сквозь живое лето

17.12.13

 

Зимняя элегия

Мне снился Цей. И в пять потоков

ты устремилась с ледника,

бежала вниз меж ледяных колодцев.

Когда прикосновенья ждешь,

твой танец – чиркает  огнем по скатертной бумаге.

В двойной декабрьской тьме

свет глаз двойных, сердец-очес

немыслим и непрочен;

попробуй отрешиться

от тела Телемака, Пенелопы и Одиссея

и женихов наутро перебей, как стаю лебедей,

шипящих в уши о любовной страсти,

а после – поющих в одиночестве: «Ганг-го!»

и  –  скопом в небеса и грудью о поток,

незамутненный перьями поэтов –

и ты увидишь: стрелами взрастает

лучистый флот, что манит и зовет тебя

за мироздания столпы, к рождению,

к разлуке

попавших точно в сердцевину.